читать дальше
Там случайно наткнулись на Томаса, он только приехал и торопился к себе в гримерку. Попрыгали за ним и вдвоем с подругой околачивались там в коридоре около трех часов, я места себе не находила от скуки)Мы вдвоем и никого больше, раньше его ожидали всегда хотя бы несколько человек. В итоге когда он вышел, я скромно поприветствовала его и выклянчила автограф - стописят первый по счету и абсолютно мне не нужный) После этого, сами офигевая от своей наглости, мы поплелись за ним и его командой прямо за кулисы, где он ожидал своего выхода на сцену. Я топталась там в метре от него, жутко стесняясь, находясь в таком приятном оцепенении, но как ни странно, нас никто не просил оттуда отойти) Мы друг другу улыбались время от времени, приятно все-таки) Я не рискнула уже подкатывать к нему и просить сфотографироваться вместе, и его выступление смотрела вместе с людьми из его команды за сценой. Такую песню, конечно, лучше было слушать из зала, но пришлось выбирать) После выступления на Томаса налетела пресса, образовалось столпотворение, мы переждали все это и уже перед самым его отъездом снова тусили в коридоре.
Там несколько изобретательных ребят выманили его и просили сфотографироваться для их газеты, вручили ему игрушечный арбалет (или что это, лук?), он пошутил, что наверное они его хотят подстрелить)Моя подруга сделала несколько классных фот.
И абсолютно ужасную - со мной, когда я все-таки уломала его на один снимок вместе. Больше не буду, это точно) Это могли бы быть нормальные фотки, но блять где резкость, почему я закрыла глаза и чья голова влезла в кадр???Вик, это к тебе вопрос если будешь читать)))
уменьшила это недоразумение, смех сквозь слезы)))
А по окончании нашей макси-программы мы, проигнорировав уютные кафешки, целенаправленно потопали в парк, чтобы уже почти ночью при морозе минус 10 на лавочке в сугробах пить шампанское))
Там случайно наткнулись на Томаса, он только приехал и торопился к себе в гримерку. Попрыгали за ним и вдвоем с подругой околачивались там в коридоре около трех часов, я места себе не находила от скуки)Мы вдвоем и никого больше, раньше его ожидали всегда хотя бы несколько человек. В итоге когда он вышел, я скромно поприветствовала его и выклянчила автограф - стописят первый по счету и абсолютно мне не нужный) После этого, сами офигевая от своей наглости, мы поплелись за ним и его командой прямо за кулисы, где он ожидал своего выхода на сцену. Я топталась там в метре от него, жутко стесняясь, находясь в таком приятном оцепенении, но как ни странно, нас никто не просил оттуда отойти) Мы друг другу улыбались время от времени, приятно все-таки) Я не рискнула уже подкатывать к нему и просить сфотографироваться вместе, и его выступление смотрела вместе с людьми из его команды за сценой. Такую песню, конечно, лучше было слушать из зала, но пришлось выбирать) После выступления на Томаса налетела пресса, образовалось столпотворение, мы переждали все это и уже перед самым его отъездом снова тусили в коридоре.
Там несколько изобретательных ребят выманили его и просили сфотографироваться для их газеты, вручили ему игрушечный арбалет (или что это, лук?), он пошутил, что наверное они его хотят подстрелить)Моя подруга сделала несколько классных фот.
И абсолютно ужасную - со мной, когда я все-таки уломала его на один снимок вместе. Больше не буду, это точно) Это могли бы быть нормальные фотки, но блять где резкость, почему я закрыла глаза и чья голова влезла в кадр???Вик, это к тебе вопрос если будешь читать)))
уменьшила это недоразумение, смех сквозь слезы)))
А по окончании нашей макси-программы мы, проигнорировав уютные кафешки, целенаправленно потопали в парк, чтобы уже почти ночью при морозе минус 10 на лавочке в сугробах пить шампанское))
А, приткну сюда еще отрывок из книги Томаса, я ее читать с этой главы начала по понятным причинам
читать дальше
Глава 22. Я был Биллом Каулицом 80-х годов.
Нора была в Америке, а я, в Германии, хотел полностью сконцентрироваться
на своей музыке. Я записывал различные альбомы, но ни один из них не
попал в немецкие чарты. Я не знал, в чём было дело, но точно не в
песнях, они были хороши. Станет ли песня большим хитом или нет, это
всегда вопрос вкуса, и, в конце концов, определённой доли удачи. На мне
было вечное клеймо: «Modern Talking». Моё лицо прилипло к нему.
Общественность не дала мне никакого шанса показать, что я могу петь ещё
и другие песни, и средства массовой информации в первую очередь.
Однажды радио-промоутер приехал на Радио Юго-запада в Баден-Баден. Он
представил новые песни, чтобы их включить в плей-лист, то есть, в
постоянную ротацию. Это был так называемый «белый тираж» («белая
прессовка»), что означало, что моё имя не фигурировало на CD. После
прослушивания, представитель SWR3 спросил: «Звучит по-настоящему
классно. Кто поёт эту песню?» «Послушай её ещё раз», сказал
радио-промоутер. Человек с радио прослушал песню снова, и был в
восторге. «Классная песня! Спето – супер. Ну же, скажи, кто её
исполняет?», выпытывал он. «Это новый сингл Томаса Андерса», ухмыльнулся
промоутер. «Такого артиста у нас на радио нет», сухо прокомментировал
шеф радио. Он взял CD и кинул его в мусорное ведро.
Такая реакция делала беспомощным и сердитым. Что я им сделал? Я выпустил
музыку, которую люди любили и охотно купили бы. Миллионными тиражами по
всему миру. И вдруг СМИ, также как и широкая общественность, ничего не
хотят знать обо мне и моих песнях. По крайней мере, в Германии. У меня
было такое чувство, что люди стыдились своих прошлых музыкальных вкусов.
И хуже всего было то, что они чувствовали себя виноватыми в том, что у
них в шкафу стояла пластинка Modern Talking.
Ещё во времена Modern Talking на меня обрушивались словесные атаки из
СМИ. В высшей мере это проявилось в статье в журнале MusikExpress: меня
назвали «прожжённым солнцем певцом-гомиком». Что это такое было? Как
далеко в Германии можно зайти, и должен ли артист позволять такое? Я
что, был клоуном на ярмарке? Я кому-то сделал или сказал что-то плохое?
Я когда-либо вёл себя дерзко на людях? Нет! Я создавал музыку и успешно
продавал пластинки.
Поэтому, я не мог закрыть глаза на эту статью в музыкальном журнале. Я и
сегодня спрашиваю себя, может, было бы лучше тогда заткнуться и не идти
в суд за это оскорбление. Но у меня была моя гордость и зеркало дома. И,
что самое важное, я не должен был расслабляться, я дожжен был
предпринять что-то. Иначе, что бы было в следующей статье, если бы я
ничего не сделал? Под девизом: про этого Андерса можно писать всё, что
захочешь, он будет молчать. Только не я. Журналисты сочиняют в своём
самодержавном «пишущем космосе» остроумные «цветочки». И это всё за мой
счёт.
Судебный процесс стал в Германии настоящей сенсацией, а решение судьи
просто выбило почву у меня из-под ног. Решение гласило: MusikExpress
может свободно высказывать своё мнение, а артисты могут только
способствовать этому. Я был шокирован этой несправедливостью. Резонанс в
СМИ был огромный. Бульварная пресса и общественность, по крайней мере,
её небольшая часть, обрадовались этому, и использовали каждую
возможность обзывать меня «певцом-гомиком». Я подал на апелляцию, и дело
рассматривалось в высшей судебной инстанции, в Берлине.
На этот раз решение суда было совершено другим. Хотя там и говорилось о
свободе высказывания мнений в нашей стране, но не оскорбляя при этом
конкретных людей, особенно меня, как артиста. Судья сказал мне, что я,
как публичный человек, должен быть защищён законодательством от
оскорблений. То есть, в принципе, полностью противоположные вещи, нежели
те, которые мне говорил судья-номер-один. И тут я впервые ощутил на
своей шкуре верность пословицы: в суде, как и в открытом море, ты в
руках Бога.
Конечно, как же иначе, этот второй суд удостоился намного меньшего
интереса со стороны СМИ, хотя пятизначную сумму компенсации я
пожертвовал в приют для животных. Но ведь продаются только негативные
статьи, хорошие – нет.
Некоторое время спустя я встретил автора этой «знаменитой» формулировки
из MusikExpress на записи одной телепередачи. Он подошел ко мне и я
спросил: «И, были ли Вы настолько сообразительны, чтобы после Вашего
провала попросить повышение в должности?» Он засмеялся и нашёл моё
замечание неплохим. Позже мы с ним поговорили обо всей этой истории, и у
меня сложилось впечатление, что он просто-напросто завидовал мне и моему
успеху, и хотел нанести ему урон. Он сам когда-то пробовал себя в
качестве певца, но потерпел безжалостный провал. Я посчитал эту исповедь
чертовски мужественной, но ужасно малодушной. Так оно и было.
Все эти истории с Боленом, с Норой, с судебным процессом, нарисовали в
сознании общественности такой образ, который ни в коем случае не был
выражением моей личности. Меня заперли в своеобразный ящик комода, и уже
не хотели меня оттуда выпускать. Я чувствовал, что думала публика:
пожалуйста, больше никаких новых песен от этого Андерса. Он должен петь
«Cheri, Cheri Lady», и пожалуйста, ничего больше!
Конечно, мой внешний вид только способствовал тому, чтобы люди шептались
у меня за спиной и выдумывали шутки. Во времена Modern Talking я был
андрогинным – сегодня меня назвали бы метросексуалом, этаким смешением
гетеросексуала и женственности. У меня были длинные локоны, розовый
блеск для губ и шоколадный загар. Просто было такое время. Когда я
сегодня вижу Билла Каулица из группы Tokio Hotel, я вспоминаю своё
сумасшедшее время.
Постоянно случалось так, что на меня западали и мужики. Окей, мои
движения и мой облик уж точно не были похожи на мачо. Но в Германии это
уже означает, что с человеком что-то неправильно, если он не дерётся
регулярно, не пьяница, и может произнести больше трёх предложений, не
допустив грамматических ошибок.
Поэтому, я изменил свой внешний вид. Неделю я не показывался ни друзьям,
ни родителям. Я отрастил трёхдневную щетину, собрал свои длинные волосы
в хвост. Шёлковые штаны и разноцветные пиджаки исчезли. С тех пор моими
модными фаворитами стали джинсы и шикарные блейзеры. То, что мои
«метаморфозы» сработали, я понял после одного конкретного случая. Я шёл
по Кобленцу и увидел своего отца на другой стороне дороги. Я помахал ему
рукой в качестве приветствия, но он меня не узнал. Своего собственного
сына! Вот, думаю, здорово! Тогда я подошёл к нему, и только когда
очутился прямо перед ним, он сказал: «Бернд, ах, это ты. Я не узнал
тебя».
К сожалению, это совсем не изменило восприятие Томаса Андерса в
средствах массовой информации. К тому же, поменялись и музыкальные
тенденции: мелодии ушли, их место занял жёсткий данс-бит. Группа Snap
наслаждалась бесконечным успехом. Но это было не моё, мой голос требует
мелодии. Никакого рэпа в куплетах и искажённого голоса в припевах. Я
хотел и должен был переориентироваться. Но что делать тому, кто ничего
другого не делал со времён школы, кроме как музыки?
В наследство от моих бабушки и дедушки нам достался ресторанчик и
магазин «Тётушка Эмма», которые располагались в нашем доме и которыми
занималась моя мама. Ресторан я совсем не помню, потому что его закрыли
вскоре после моего рождения. Позднее мама рассказывала мне, что я , к
счастью, был совсем несложным ребенком. Однако часто случалось так, что
на первом этаже в ресторане сидели посетители, которым она наливала
пиво, в то время как я лежал в своей кроватке на втором этаже и кричал.
И она бегала туда-сюда, вниз-вверх. В конце концов, ей это надоело. И
она направила свои силы на бабушкин магазин «Тётушка Эмма».
Естественно, для нас, детей, это был рай. В доме Вайдунг всегда водились
сладости и мороженое. Несмотря на это, мы должны были спросить
разрешения, прежде чем взять с полки Milky Way или мармеладных медвежат.
Наш бизнес не был для нас магазином самообслуживания, и в этом отношении
наша мама была очень строга.
На двенадцати квадратных метрах можно было найти всё, что угодно сердцу.
Фрукты, колбаса и сыр, моющие средства, блокноты и консервы, вплоть до
шоколада и чипсов. Каждый вторник к нам приходил торговый представитель,
чтобы принять у мамы заказ на поставку. Тогда это был совершенно другой
мир. Не так как сейчас, когда кассовые сканеры фиксируют поток товаров,
и достаточно одного нажатия кнопки, чтобы подключенный к ним компьютер,
расположенный на центральном складе, сам заказал необходимые товары, и
во второй половине следующего дня их уже доставляют. Нет, торговый
представитель заходил со своим блокнотом для заказов в нашу столовую
(комнату) и за чашкой кофе с домашним пирогом проставлял галочки рядом с
наименованиями желаемого товара. В пятницу была поставка.
Во время каждого визита торгового представителя я использовал
возможность продемонстрировать свой тольк что разученный репертуар. Все
песни Хайнтье или Гуса Бакуса. Позднее также — Вики Леандрос, Кати
Эбштайн или Линн Андерсон с «Rosegarden”.
Наша столовая стала для меня, так сказать, моей первой сценой.
Развлекательная программа в нашей деревне была довольно ограниченна. У
нас имелся только Союз стрелков, а также ежегодно устраивалась ярмарка.
Никаких эффектных празднеств. Но те скромные мероприятия, которые
равномерно распределялись в течение года, были для меня, ребёнка, всегда
чем-то особенным. Мне было шесть лет, когда в нашей новой деревенской
закусочной намечалось традиционное празднование «Деревенского
Рождества». Меня спросили, не хотел бы я исполнить несколько
рождественских песен. Всем было известно, что малыш из семьи Вайдунгов
любит петь. Естественно! Это так захватывающе! Наконец-то не только
перед тётей, или дедушкой, или торговым представителем! Наконец-то перед
настоящей публикой!
Чтобы все присутствующие, коих было, насколько я помню, не более
пятидесяти, могли меня видеть, я встал на стул. Меня представили: «А
сейчас споёт маленький Бернд». И я громко запел «Heidschi Bumbeidschi” и
еще две рождественские песни а капелла, то есть без музыкального
сопровождения. После того как я закончил своё выступление, грянули
аплодисменты и крики «браво», мне преподнесли в подарок плитку шоколада
и пакет чипсов.
Вау! Вирус прочно поселился во мне! Какая хорошая питательная среда для
девственной души артиста! Я делал то, что мне доставляло удовольствие,
да еще получал за это то, что мне нравится!
Приветствую вас, сцены мира, Я иду!